Дворянин, студент Петербургского университета, военный, партизан, ученый-этнограф, видный деятель Дальневосточной республики, чекист, преподаватель вуза, политический заключенный, музейный работник, археолог. Это — вехи жизни Альберта Николаевича Липского. Недавно общественность Хакасии торжественно отметила 120-летие со дня рождения человека с необычной судьбой, страницы которой еще не все раскрыты.

“Это был среднего роста, коренастый, по-военному подтянутый, далеко не молодой, но еще красивый мужчина с твердым суровым взглядом и густой шевелюрой седых волос. Бросалась в глаза изношенность его одежды — потертая гимнастерка, лоснящиеся от времени галифе, стоптанные кирзовые сапоги. Узнав, что я этнограф, выпускник МГУ, он представился:

— Бывший исследователь этнографии и антропологии народов Амура, бывший научный сотрудник Института этнографии в Ленинграде, бывший сотрудник ВЧК — НКВД, бывший узник его лагерей, бывший директор сего музея, а ныне его археолог — Липский Альберт Николаевич…”. Так вспоминал о встрече с ним в Абакане летом 1950 года историк Севьян Вайнштейн.

С оружием в руках

В статье “Романтика и трагедия в судьбе Альберта Николаевича Липского” С.И. Вайнштейн открыл неизвестные подробности, о которых рассказывал ему старший товарищ и коллега.

По его словам, Альберт был незаконнорожденным сыном польского магната, дворянина Липского, и простой крестьянки Куренковой. В 1909 — 1912 годах учился в Петербургском университете, но, увлекшись идеей соединения археологии и этнографии, перевелся в Московский археологический институт. В конце 1915 года Альберт был призван в армию и направлен в военное училище, участвовал в сражениях Первой мировой, а затем Гражданской войны в России. В составе партизанских отрядов в 1918 — 1919 годах воевал с белыми на Амуре. Зимой 1922 — 1923 годов принимал участие в военных действиях на Дальнем Востоке.

“Еще в начале 1920-х годов, — рассказывал Липский своему молодому другу и коллеге, — начал серьезно заниматься помимо других этнографических проблем религиозно-психологическими аспектами духовной культуры народов Амура, в особенности в связи с моими исследованиями шаманизма у гольдов. В 1925 — 1927 годах моим научным исследованиям немало способствовала занимаемая мной должность ученого секретаря Дальневосточного краевого комитета народностей Севера, причем некоторое время в те годы я работал также заведующим отделением охотничьего хозяйства в Дальневосточном земельном отделе, а в 1930 году занимал аналогичную должность в Дальгосторге.

Впрочем, и в те годы приходилось бросать дела и защищать Советскую власть с оружием в руках. Так, в октябре 1927 года я сражался с местными бандами в восточной части Якутии, а в 1930-м — в Тугуро-Чумиканском районе на Охотском побережье. И, конечно же, старался как мог помочь подопечным туземцам, быт которых и нужды я знал не понаслышке…”.

На вопрос о том, как были связаны его научные интересы и служба в “компетентных органах”, Липский пояснил:

“Не буду скрывать, еще с 1922 года я выполнял отдельные поручения ВЧК — ОГПУ, которые считал очень важными для защиты нашего государства, но лишь в 1930-м я стал штатным сотрудником органов. Причем был назначен на руководящую должность и сразу же направлен в комвуз в Хабаровске на трехлетнюю учебу, которую совмещал с оперативной контрразведывательной работой. Но, войдя в состав органов, я вскоре начал осознавать, что они прежде всего орудие внутриполитической борьбы в Кремле. А новые кадры, в отличие от времен Дзержинского, не отличались высокими идеалами служения своему народу и личной честностью. У меня все более усиливалось желание оставить службу в органах, и, несмотря на то, что нарком внутренних дел наградил меня именным оружием (ныне оно хранится в фондах Хакасского музея. — А.А.) и знаком почетного чекиста, я все же решился подать заявление об уходе, чтобы посвятить себя целиком серьезной научной работе. Мою просьбу поддержал честнейший и талантливейший человек, командующий Дальневосточным военным округом маршал Василий Константинович Блюхер, с которым у меня к этому времени сложились достаточно хорошие личные отношения. В 1935 году я был наконец отчислен из органов с последующим трудоустройством в Ленинграде в Институте антропологии, археологии и этнографии Академии наук СССР. Радость моя, жены и детей была безмерна…”.

Шаманы и атеисты

Получив должность начальника Нижнеамурского отряда комплексной экспедиции института, Липский в 1936 — 1937 годах вновь проводит исследования на Дальнем Востоке. Ему также удалось официально договориться с Московской кинофабрикой оборонных и гражданских фильмов о съемках трех полнометражных фильмов “о быте, верованиях и социалистическом строительстве у народов Амура”. Два из них должны были быть посвящены гольдским шаманам. Ученый рассчитывал, что снять фильм о шаманизме и обрядах, пока они еще сохраняются в живом быту, чрезвычайно важно для науки. И этнографы эти фильмы сняли. Но у некоторых местных руководителей такая деятельность вызвала недовольство. Посыпались доносы в краевые организации. Обвинения строились на том, что киносъемки “шаманских действий подлинного шамана способствовали возрождению шаманства, а высокой оплатой труда шамана ставили в неравное положение с ним советских и колхозных работников; мешали ведению антирелигиозной пропаганды местными организациями…”.

Летом 1938 года, когда экспедиция вновь отправилась из Ленинграда в нанайские селения на берегу Амура, доносы сыграли свою роль. Экспедиция была сорвана. Липский, надеясь на прежние связи в органах, решил обратиться к руководителю, с которым был хорошо знаком по совместной службе. Но в результате “буквально через несколько минут в комнату вошли двое сотрудников и, предъявив ордер на арест, тут же обыскали и отправили меня в подвалы НКВД, поместив в камеру, где в ужасающих условиях находились десятки арестованных “врагов народа”… На следующий день меня вызвали к следователю, который потребовал, чтобы я, не скрывая ничего, рассказал о моей вредительской деятельности в подпольной прояпонской террористической организации, о ее планах отторжения Дальнего Востока от Советского Союза и передаче его Японии…”.

В конце концов, в 1939 году Особое совещание при НКВД СССР, на котором он вновь отказался признать себя виновным, приговорило к пяти годам лагерей…

Провел он эти годы в лагерях среди болот и тайги, главным образом занимаясь лесоповалом в бассейне Амура. И даже там умудрялся общаться как этнограф с гольдами, преимущественно с таежными охотниками.

В 1943 году, по истечении срока, Липского выпустили. Впрочем, с очень ограниченной зоной проживания. Хакасия входила в нее, и он приехал в Абакан. “Здесь меня, разумеется, встретили без оркестра, и без жилья, и без работы. Ведь я недавний политзаключенный, отбывший срок…”. Помог Альберту Николаевичу его коллега из Ленинграда, выдающийся этнограф Георгий Дебец. Он обратился к руководству Хакасии с письмом на бланке Академии наук СССР со своей подписью профессора, доктора биологических наук. Он написал, что Липский — крупный ученый, имеет большой опыт экспедиционной работы. Получил хорошее образование в Петербургском университете и в Московском археологическом институте. Ручался, что тот предан, несмотря ни на что, советской власти. Предлагал использовать его по специальности, например, в краеведческом музее, который мог бы в дальнейшем гордиться, что в его составе работает такой ученый. К этой просьбе Дебеца местные власти отнеслись со вниманием.

“И, о чудо, в 1943 году меня назначили директором краеведческого музея в Абакане”, — с улыбкой рассказывал впоследствии Липский.

Живая история

Так началась деятельность Альберта Липского в Хакасии. И с течением времени во дворе Абаканского музея была создана чрезвычайно впечатляющая галерея великолепно сохранившихся древних изваяний и стел. Она стала самым большим в стране собранием подобных памятников. Галерея Липского, как справедливо писала археолог Э.Б. Вадецкая, является гордостью отечественной науки: по своим художественным качествам и глубокой древности сибирские изваяния превосходят всемирно известные стелы острова Пасхи и старше последних на 2000 лет. Этому уникальному собранию “сибирских идолов” (их более 60-ти) мы обязаны страстной и неутомимой увлеченности Липского, археолога-этнографа, всю свою энергию отдавшего изучению истории Хакасии.

Хотя чего это ему стоило! Один пример. В 1949 году по музейным делам он съездил в Ленинград. Во время встречи с видным ленинградским историком Л.П. Потаповым, автором работ по истории Хакасии, тот выразил недоумение: как “бывшего политзаключенного, в столь политически напряженное время сделали директором областного музея”? И почему с ним, тесно связанным с хакасским руководством, этот вопрос не обсуждали? По возвращении в Абакан Липского вызвали в обком партии, лишили поста директора, но оставили на должности научного сотрудника, археолога.

В 1970 году за заслуги в изучении и спасении древних памятников Альберту Николаевичу было присвоено звание “Заслуженный работник культуры РСФСР”.

В 1973 году, за два месяца до его смерти, в популярном журнале “Вокруг света” опубликовали статью “Мои камни”, автор которой рассказал о “странном собирателе”:

“Звали его Альберт Николаевич Липский. О себе он говорил только намеками, и эта неясность, раздражавшая собеседника, казалось, даже нравится Липскому: она словно возвышала его над собеседником, как возвышает обладание тайной. И мой спутник спросил наконец, зачем он все-таки свез сюда камни. Человек не мог потратить на одно дело тридцать лет жизни и не решить, зачем он его делает. Ответ тоже был странный: “Жить-то надо было”.

Он встретил нас у музея. Темные брюки, коричневая — от лыжного костюма — куртка, поношенный, но отглаженный галстук. Вид вполне экспедиционный.

Он собирает безмолвные камни с сорок четвертого года, ему сейчас восемьдесят два...

…Он ходил, прикасался к изваяниям и вспоминал:

— Недавно приезжали чешские гости... Вы знаете, что они сказали?.. Что эта “живая история хранилась бы у нас под стеклом”. Я тогда чуть не плакал от стыда!

С прекрасными камнями происходило нечто странное. Для них, простоявших на холмах Хакасии тысячи лет, тридцать последних лет — в сущности, мгновение! — оказались трагичными.

— Я не узнаю их, — со стоном говорил старик. — У меня есть их фотографии тридцатилетней давности. Хотите посмотреть? Трудно поверить? Рисунок исчезает на глазах. Их надо спасти…”

Эти слова, сказанные Альбертом Николаевичем Липским, человеком, подарившим столице Хакасии бесценную память о прошлом нашей земли, остаются актуальными и сейчас.