Монгуш Агбан. 1898 года рождения. Уроженец Барун-Хемчикского кожууна. 31 января 1941 года приговорен к 8 годам лишения свободы с конфискацией имущества. За сухой архивной строкой – судьба простого тувинского арата, обвиненного в контрреволюционных настроениях. На следующей странице документа – список конфискованного имущества. По пунктам перечислен каждый конфискованный предмет. Отобрали все, от кувшина и войлочного половика, до последней лошади и овцы. Без отца остались семеро детей. И таких судеб в одной нашей маленькой республике – не одна тысяча.

КОМУ ОТКРЫТЫ АРХИВЫ?

– Изымали у людей все имущество, родственников и семьи ссылали в другие районы без средств к существованию, без права на трудоустройство, – рассказывает заведующая отделом истории Национального музея Тувы Шончалай Ондар.

Этот документ, в числе многих других архивных копий, можно увидеть в Музее истории политических репрессий в Туве. В эти дни там готовились к открытию обновленной экспозиции. Маленький неприметный домик по Комсомольской, где сегодня музей, был построен в 30-е. Сначала в нем располагалась спецкомендатура НКВД. Там, в подвале, допрашивали тех самых контрреволюционеров, так называемых «врагов народа», которые в большинстве своем и не подозревали, чем провинились перед народом. Специально созданная комиссия на месте решала судьбы: кого отослать, кого расстрелять. Музейные работники, составляющие экспозицию по тому периоду времени, не отваживаются назвать даже приблизительной цифры, сколько всего народу подмяла под себя волна «великого террора». Неизвестно – ни сколько было всего репрессировано, ни сколько расстреляно. Одно точно: число это огромно. Только официально реабилитированных жертв сталинских репрессий в Туве две тысячи человек. В музее оформили стенд, на котором разместили список с именами всех реабилитированных.

Недавняя история, она все еще жива и все еще среди нас. Однако, несмотря на то, что с 90-х о репрессиях заговорили вслух, найти что-либо в архивах по-прежнему сложно.

– Говорят, вроде, об открытости этой темы, но на самом деле для нас архивы закрыты, – рассказывает заведующая кафедрой общей истории ТГУ Зоя Доржу. – По крайней мере, наши студенты доступа к архивным материалам не получают. С архивом вообще сложно работать. Там и неудобный график, и материалы какие-то, если студент, например, запрашивает, архивисты не выдают, сразу же категорично говорят: того, что вы ищите, там нет. Но ведь исследо­ватель сам должен искать, сам должен убедиться, что там действительно ничего нет…

ЛИБО С ДУШОЙ, ЛИБО НИКАК

Пятикурсник исторического факультета Айдын Монгуш задумал написать дипломную работу по периоду репрессий. Парень – из Монгун-Тайги. В Мугур-Аксах, его родном селе, живут много родственников пострадавших в те годы людей. Дед Айдына – историк. С детства рассказывал ему, как это было. В итоге парень тоже решил изучать историю, а к пятому курсу «созрел» для серьезной исследовательской работы. Впрочем, преподаватели не очень-то советуют ему браться за эту тему. Очень мало источников информации. Просто так не отпишешься.

– Слишком больная тема, еще кровоточащая, – считает Зоя Доржу. – Я бы рекомендовала работать над ней третий, четвертый курс, и на пятом логически завершать исследование. Вот тогда интересная работа получится. Возможно, именно на исследование этой темы мы создадим отдельную творческую группу студентов. Но только это должны быть те люди, которые действительно хотят изучать этот период. Ни в коем случае не по принуждению.

За серьезные исследования периода репрессий ученые Тувы пока не берутся. Не особенно вдохновляется и молодежь. Более того, как выяснилось, многие студенты и школьники имеют довольно туманное представление, что символизирует и о ком должен напоминать памятник Непокоренного возле «дворянского гнезда». «Свободный арат», – вспоминают. Больше практически никаких ассоциаций. Напряженный лоб, пытающийся что-нибудь вспомнить.

– Ну вы же знаете, как мы учимся… слушаем вполуха, читаем вполглаза, – оправдалась студентка Света. – Что-то, конечно, нам рассказывали, но не особенно отложилось… Должно быть, наверное, что-то более личное. Примеры, может быть, чьих-то личных трагедий. Ну да – прошли курс истории Тувы… Есть, конечно, музей истории политических репрессий… Но организованно туда мы никогда не ходили… кто писал какие-то работы – пытались попасть в архив, но их туда не пустили… Мне кажется, и какого-то личного отношения у моих друзей и знакомых к этому конкретному историческому факту по большей части нет. Многие даже не знают истинного смысла слова «репрессия». Что это такое? Конечно, сейчас больше известно, чем лет двадцать назад. Читали Солженицына… А в Туве как-то особенно не говорят о политических репрессиях, и поэтому мы не знаем, кто конкретно был осужден, кого расстреляли и т.д. Просто не знаем. Знать надо, я уверена, но для этого должны быть какие-то передачи, должна вестись просветительская работа...

Кстати, о добровольности в выборе темы. Небольшую работу по репрессиям писала другая студентка, Сайсу. Однако как мы с ней ни пытались, так и не смогли вспомнить, что конкретно она накопала. Призналась: тему еще в школе ей подсказала учительница. Так что права Зоя Юрьевна. Тут уж либо с душой, либо лучше вообще никак.

ИСТОРИЯ ТРЕБУЕТ ОБЪЕКТИВНОСТИ

Впрочем, равнодушие – это не тенденция. Это просто, действительно, незнание. Как разъяснили в университете, историю Тувы на разных факультетах студентам читают на начальных курсах: первом, втором, третьем. И если у студентов-историков эта дисциплина обязательна для изучения, то на других факультетах она дается по выбору. Интересно тебе – выбирай, неинтересно – учи что-нибудь другое. Да и часов дается немного, только на поверхностное изучение. Галопом по Европам.

Несколько лет назад по проблемам политических репрессий в Туве университет проводил «круглый стол», вспоминает Зоя Доржу.

– Прошел «круглый стол» очень интересно, много было выступлений. Я обратила внимание, что студенты, видимо, озвученными фактами были ошарашены и даже напуганы. Однако исследовательская работа дальше так и не пошла.

– Почему, как вы думаете?

– Мне показалось, что они побоялись заниматься этой темой, потому что не готовы просто психологически. Услышали такие факты, что пострадали совершенно безвинные люди… Понимаете, одно дело – когда раз­говоры идут, скажем так, на российском уровне, о сталинизме и так далее. А другое – когда они узнают, что в событиях участвовал их земляк, чуть ли не родственник. Сумеют ли они быть объективными? В них больше осуждения. А чтоб такого не было, все-таки, видимо, должно пройти время. Я абсолютно в этом убедилась. Тува такая маленькая, практически все друг друга знают, и это тоже накладывает свой отпечаток, почему они испугались. Да и сами преподаватели должны быть к этому готовы. Не каждый сможет взять руководство…

– А с другой стороны, ведь нельзя ждать – собирать материал надо как раз пока живы свидетели…

– Вот-вот… И исследовать нужно всесторонне: выслушать и ту сторону, и другую. Нельзя ни в коем случае оправдывать репрессии, но все-таки что лежало в основе? Что толкало людей? Нужно быть объективными…Должна быть золотая серединка. Не перегнуть. Не торопить, но в то же время и не опоздать…

Айдын тоже сетует: когда проходил практику в районе, хотел встретиться с одной женщиной, свидетельницей тех событий, да времени не было. А теперь уже поздно: в сентябре ее не стало.

– В те времена было очень много несправедливых случаев, – просто отвечает парень на вопрос, почему решился взяться за тему репрессий. – В моем районе, в Монгун-Тайге, например, одного человека репрессировали за то, что он фотографию вождя неправильно положил в сумку. Он был простым аратом, письма разносил. Этого человека отослали в лагерь. К счастью, он вернулся обратно. А сдали-то его родственники… Случаев много. Еще и другие люди. Я хочу поговорить с ними, чтобы набрать материал для работы. Были и такие случаи, когда доносили соседи, друзья, если человек сказал что-то не то. Это страшно…

Айдыном движет негодование. Однако из одного-двух примеров материала для большой дипломной работы недостаточно. Преподаватели посоветовали студенту посидеть в библиотеке и хорошенько подумать, осилит ли он такую работу до апреля.

ПОДЫШАТЬ ТРИДЦАТЫМИ

Саар-оол Бадыргы, заведующий Музеем истории политических репрессий, рассказывает, что молодые люди у них – частые гости. В поисках какой-либо информации о своих родных приезжают из районов.

– Например, у кого-то без вести пропал дед. Очевидцы рассказывают, что пришли люди ночью, забрали, и больше о нем ничего не слышно было. И нигде никаких сведений. Да, приезжают, спрашивают.

А в последнее время волну интереса пробудили телевизионные передачи про родословную. Начали составлять генеалогические древа и увидели, сколько в них белых пятен. Люди исчезали, меняли имена и фамилии…

Завтра Музей истории политических репрессий презентует свою обновленную экспозицию.

– У многих репрессированных не сохранилось вообще личных фотографий, и родные могут их увидеть лишь на общих коллективных снимках, например, во время работы. Из этих фотографий мы и составили экспозицию, – пояснила Шончалай Ондар. – Есть стенд по «делу девятки» – когда в 38-м году было расстреляно целое правительство во главе с председателем Сатом Чурмит-Дажы. Есть очень интересная фотография Ермолаева, на которой араты решают вопрос о конфискации имущества нойона Салчакского кожууна Идам-Сюрюна. После его смерти стал вопрос, что делать с имуществом нойона, и араты решили, что его надо конфисковать. Самое интересное, что именно эти вещи, возможно, стали основой создания главного музея республики. На другом снимке – те, кто стоял у истоков репрессий, молодые люди, которые получили высшее образование в Москве, в коммунистическом университете трудящихся Востока… А вот – те, кто был расстрелян в первую очередь: Монгуш Буян-Бадыргы и Дондук Куулар. Стенд с фотографиями монастырей. Если в середине 20-х годов число монастырей увеличилось до 25–26, то в 30-е почти все храмы были разрушены. Ламы были репрессированы. По переписи, остается всего несколько лам. Если шаманов было 700 человек, то в конце 30-х они уже не называют себя шаманами. Их тоже осталось несколько…

Увидеть в музее можно много интересного. Прочитать список реабилитированных, посмотреть уникальные фотографии. Потрогать сундук, принадлежавший расстрелянному Сату Чурмит-Дажы. Походить по комнатам с низкими потолками, которые до сих пор хранят дух тех, тридцатых годов.