Сегодня исполняется 80 лет  Марии Андреевне Хадаханэ – писательнице, литературному и театральному критику, члену Союза писателей СССР и постоянному автору «Тувинской правды», сотрудничающему с нашей газетой уже несколько десятилетий. Сегодня мы предлагаем вниманию читателей воспоминания юбиляра.

Отец мой был книгочей, грамоте учился в церковно-приходской школе, а потом — на разных курсах. От него страсть к книгам. И моя жизнь — это как история прочитанных книг. Кроме школьной программы, тогда же Рабле, Томас Мор, Тарле.

Ходила в библиотеку Пушкина с 1945 года, и Розенкранц поправляла мое «ага», «ну» на «да» и направляла чтение Черниговцева. Уже сочинение по Лермонтову писала с книгами Благого, знала происхож­дение поэта. В школе любимая Р.В. Белкина учила вкусу, а Л. Григоренко своими литературными вечерами влюбила меня в Зарему из «Бахчисарайского фонтана» и даже Сатина — «Человек — это звучит гордо». Сочинения мои хвалили и звали меня «писатель». Радио приучило к музыке — классике. Кино трофейное не пропускали — из-за того, что в этих фильмах было много музыки.

В школе дружила с Т. Байкара и К. Кирилловой: одна — строгая, другая — веселая. Вообще дружба — святое слово. Полвека переписывалась с подругами по университету: Люда, Зоя, Изида. Виделись через каждые 20 лет. Ведь так редко встречаются люди по душе. Нас объединяли романтика и мечты. Успевали сидеть в библиотеке, бывать в театре, у писателей, на всех гастролях и, конечно, в кино. А разве забудешь споры до утра, танцы и влюбленности.

Вспоминаются годы войны. Они прошли на Алтае, куда послали моего отца А.А. Изынеева собирать хлеб для фронта. Видела там много блокадных ленинградцев (учителей), пленных немцев, ссыльных калмыков — водоворот людей в беде. Ели хлеб из тертой свеклы, лебеды с небольшой горстью отрубей — плоские красные лепешки. Писали сажей или марганцем на газетах между строк, собирали посылки на фронт, шили кисеты. Летом ели ягоду паслен. Однажды татарка угостила какими-то жареными хвостами — вот радость! Иногда доставался жмых от подсолнечного масла. Спасали корова и картошка. Сажали весной глазками.

Из одной семьи Капустиных ушли на фронт отец и три сына, и никто не вернулся домой.

В 1945 году приехали в Туву, отца направили как сельхозспециалиста на работу. Увидели настоящий хлеб, хотя были большие очереди в магазине Бабкина. Жили на улице Авиации, последней тогда на Востоке. Мама работала в Потребсоюзе — все успевала: корова, огород, пироги с картошкой по утрам; вырастила троих ученых и гордилась. Братья Саша и Толя получили золотые медали в школе № 7 у Л.С. Нови­ковой.

Первые шаги в науке — в ТНИИЯЛИ при Сердобове, Гребневе, Осиповой, и рядом — молодые «ленинградцы» Аранчын, Калзан, Очур, Чадамба. Стала с Д. Кууларом выезжать в районы по сбору фольклора: Барум, Бай-Тайга, Тоджа, Каа-Хем. Благодарна сказителям, что щедро делились с нами: Чынчы-Хоо, Маннай, Болбыр. Впервые поела согажа (печень в сальной оболочке на костре) и лакомство чокпек (пенка с черемухой).

Спала в юрте на кошме и видела звездное небо над головой в круге над очагом. Блеяли овцы, фыркали лошади, собака Костук с двумя пятнами над газами. Поняла тогда близость природы. Вспоминаю рассветы в Торгалыге и в Пий-Хеме, на Азасе.

Учила тувинский язык по красному словарю под приглядом Калзана. Сначала запомнила много названий — существительных, потом — цвета, прилагательные. Собирала ласковые, нежные слова, чтобы удивить подруг за Саянами. А вот глаголы остались мной заброшены, и всю жизнь мне это мешало потом. Надо было читать Ш. Сата.

Удивлялась тувинским именам в сказках и быту. Мальчиков называли Шолбан, Мерген, Херел, а девочек — Чечек, Анай, Ошку-Саар. Собирала странные имена, в них видно время: Партизан, Каганович, Лазо.

Много снимала фото своей «Сменой» в селах для отчета и потом сидела под лестницей с красной лампочкой — проявляла снимки. Сфотографировала даже Пальмбаха, Наделяева, Убрятова в 60-е годы.

Кандидатские экзамены сдавала в Абакане, а немецкий — А.В. Дятлову в переводах из Пушкина. По философии конспектировала «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина. При этом была книгоношей в институте, агитатором — собака покусала на улице Дружбы, была активной комсомолкой при Сабирзянове, Виноградовой — хорошо знала самодеятельность районов и города.

Обком комсомола посылал меня на семинар молодых критиков в Переделкино и Москву — первое признание, а потом меня уже знали в журналах «Советская женщина», «Театральная жизнь». А сколько было прочитано лекций! — сотни — в обществе «Знание», была связь с народом, даже соревновалась с М. Рамазановой — «кто больше». Вела университет культуры и даже день поэзии в старом театре с викториной. Помню дни фестиваля — факельное шествие, сказочные герои на улицах.

Поскольку я вошла в число шестиде­сятников, стараюсь не забыть рассказать о своих современниках, память о многих бережно храню в сердце…

Разные бытовые воспоминания. Юбилеев тогда не проводили, не было принято. Почему-то на меня падало найти подарок, долго искала и случайно нашла плетеное кресло О. Саган-оолу, ходила с талоном на подарки С. Сарыг-оолу — ковер, сервиз с базы. Пюрбю подарил мне на свадьбу простые вилки. А четверо гостей получили выговор от Сердобова за опоздание утром. Сердобову хотела подарить фигуру орла с Кавказа — заказала отдыхающим там. Его, фронтовика, уважали и побаивались. Кенин-Лопсан приходил в сектор к нам на второй этаж и показывал, как он танцует вальс со стулом. На острове на протоке Сиин-оол, шутейно борясь с ним, повредил ему ногу. Однажды в своей день рождения Кенин учудил, выставил в зале целый таз карамели — подкрепление нашим мозгам. Собирали деньги в складчину венгру Вилмошу Диосеги, который потратился в районах на информаторов по этнографии и не мог купить обратный билет. Не очень везло женам писателей — было пристрастие к выпивке. Только Мария Давыдовна Черноусова берегла Степика (Сарыг-оола) от лишних застолий, гостей. Родня, конечно, обижалась. Она была его хранителем и помощником — и архив был в идеальном порядке. Только не успела с завещанием.

Делали производственную зарядку в зале и играли в пинг-понг. Много читали, писали, спорили.

В 1959-м впервые попала на конференцию в Красноярск, собрались филологи Сибири, а гостями были германист Л. Кпелев и Р. Орлова — в будущем известные зарубежными изданями, а тогда — песенками о Толстом, пародиями. Жили на пароходах «Чайковский», «Чехов», поднимались на Красноярские Столбы. Полонский, Горский, Белоусов, Красноштанов, Беленький, Тотуйко, Пейсахович… Иных уж нет…

К диссертации «Становление тувинской прозы» шла десять лет и писала года три, не как теперь, за полгода успевают. В среде ИМЛИ встречала и слушала Тимофеева, Зелинского, Крестинского, Паперного, Перцова, Синявского, Фохта, Овчаренко, Ломидзе, Гачева, Щербину — цвет филологии тогда, корифеи. А в секторе — Надьярных, Воробьеву, Османову, Пошатаеву, когда писали «Очерки многонациональной совет­ской литературы» с А. Петросян. Узнала, что принята в Союз писателей СССР. Давали мне рекомендацию Сарыг-оол, Пюрбю и Афанасий Коптелов из Новосибирска, знавший меня по статьям о тувинской литературе в журнале «Сибирские огни».

В поисках нужных книг заходила в «Книжную лавку писателей», где в свободной торговле были редкие экземпляры. Там я купила сборники стихов Б. Ахмадулиной и Б. Окуджавы. Видела модного Евтушенко в малиновом пальто, яркой рубашке, красивом шарфе. Он получил стопку книг от строгой Киры. Взяла с собой брата, боялась, не унесу сама много книг. Радовалась, когда на съезде писателей в Колонном зале купила красиво изданные сказки Перро и Андерсена и, конечно, обменивалась книгами с гостями съезда. Везла книги из Смоленска, Пскова, Риги. Поскольку ИМЛИ был рядом с ЦДЛ, ходила поесть в этот знаменитый дом, где всегда толклись писатели со всего Союза. В Дубовом зале в ресторане часто бывал поэт-красавец А. Дементьев. В кафе, расписанном рисунками с остротами, было попроще. В Малом зале обмывал звание член-корра земляк А. Соктоев и обрадовался мне. В 1984-м на тувинской декаде была встреча поэтов в Большом зале, и наши с волнением поднимались на сцену: Кюнзегеш, Сувакпит, Козлова, а потом был большой прием с цветами в этом же доме.

Ходила на спектакль по теме Высоцкого М. Розовского, на новые зарубежные фильмы. В Москве посмотрела «Сталкера» Тарковского, японский фильм «Расемон». Была во МХАТе, Малом, любимом театре Вахтангова, иногда попадала на Таганку и в «Современник». Бывая в Москве, старалась охватить многое — музеи, выставки. Однажды в 1959 году успела посмотреть 19 спектак- лей — Тарасова, Степанова, Ульянов, Высоцкий незабываемы.

Потом, когда стала писать о театре, держалась отстраненно, чтобы быть объективной. Трудно быть критиком — не обидеть, написать истину. Учишься всю жизнь. Моими работодателями были В. Межова и С. Козлова, и первыми критиками моими — тоже они.

Искусство — зеркало жизни и учебник жизни. Читаю и плыву по течению жизни. Открывала новых авторов: Улицкую, Веллера, Рубину, А. Иванова из Перми, Сенчина, Довлатова, Бродского. Узнала Маслоу, Ясперса, Фромма, многих японских писателей и поэтов.

Как сказал А. Моруа: мы ищем в книгах способ выйти за пределы собственной жизни и понять жизнь других. Всегда читала тувинских авторов с карандашом в руках. Плотную социальную прозу Тока, Сарыг-оола, Кудажи, нежную многоцветную поэзию Пюрбю и Кюнзегеша, редактировала рассказы Пахомова и Ермолаева. После сказок стала переводить Саган-оола, Сюрюн-оола для изданий в Москве.

Удивлялась наивным простодушным черно-белым героям монгольских рассказов. Положительный герой — человек труда, долга, совести, носитель традиций народа. А уж отрицательный — до черноты. На моих глазах стала расцветать художественная палитра, появились редкие сравнения, эпитеты, а вскоре настоящий портрет, пейзаж, лирическое отступление, полилог, имена, метафора и психологизм занимали свое место в произведении. Глаза героев стали мутные, заплывшие, тревожные, бегающие, угрюмые, тоскливые, веселые, зоркие, ясные, сверкающие. А по Герцену у царя были «зимние глаза».

Литература слабо развивается, нужно учить, искать талантливую смену. 60-е годы были периодом расцвета, становления романов, повестей, поэм.

Я поздно вышла замуж, думала, не доживу до внуков. Дожила. На пенсии занялась их воспитанием. Пела песни военных лет, а они танцевали под них в разных моих платках. Строили игрушечный городок на всю комнату или бродили в зарослях на берегу Енисея. Водила в детскую библиотеку, но поэзию они отвергали.

На пенсии занялась чтением для души, узнала философию, психологию, медицину. Открыла больше, чем знала раньше. С трудом мирилась с критикой советской литературы — всю ее теперь ставят под сомнение. Помогла журналистика, хороших людей много — вот и писала о них.

Только к старости, с большим опозданием, занялась родословной. Подтолкнул сын. В молодости некогда было, не доросла умом, а теперь уже старики ушли. И что узнаю: в роду были шаманы, эсеры, председатели колхозов, многие расстреляны и даже горели в топке паровоза.

Ночью в бессонницу невольно роешься в памяти, как прожила, как воспитала детей (слава Богу, они берегут меня), как не бояться смерти. Вот так брожу среди книг, вороха бумаг, воспоминаний — бабушка из поколения идеалистов.

Любила, страдала, рано покинули меня дорогие близкие люди. Пяти лет осталась без мамы, и всю жизнь не хватало ее — тихой, кроткой, нежной. Рано ушел из этого мира любимый мужчина. Работа и друзья спасали от одиночества. Моя книга «Река жизни» помогла мне обрести себя заново.

Легко ли быть старым? Радоваться, что жива, делать в меру сил маленькое добро, еще удивляться новому и принимать его, заражаться, восхищаться чужим талантом.

С войны осталось: не бросать крошки хлеба, не бояться подпорченного мяса, подкисшей каши — можно помыть, поварить-пожарить, а все остатки еды - на пользу живому: птичкам, собачкам, кошкам. Не стесняться простой одежды. Не мешать судьбе вести, куда поведет.

Старухи живут дольше стариков. И это особая ответственность — говорить за свое поколение. Держаться достойно, ведь очень уж многим из этого поколения не довелось дожить до моих лет. Никого не учить и у всех учиться.

               Душа уходит постепенно,

               Но не удерживай ее.

               Живи легко и отчужденно,

               Продли присутствие свое.