Он работает на детство. Александр Сан-оолович Шоюн – редактор единственной в Туве детской газеты «Сылдысчыгаш» – «Звёздочка».

«Звёздочка» начала светить детям республики 1 марта 1945 года, когда вышел ее первый номер на тувинском языке. Газета очень быстро завоевала популярность своими рубриками и заметками о школьно-пионерской жизни, родном крае, расширяющими кругозор познавательными материалами: «В школах и дружинах», «Обсудите на сборе вашего звена», «Полюбите книгу», «Ты начал подготовку к экзаменам?», «К уроку русского языка», «Сделать добро для родной земли», «Беседы о нашей Родине», «Знаешь ли ты?», «В свободное время».

Юные корреспонденты из районов активно писали в свою газету, рассказывая о жизни классов и пионерских отрядов. «Сылдысчыгаш» давала своим читателям уроки родного языка и культуры речи, знакомила с прозой и поэзией начинающих тувинских писателей и одновременно – с произведениями русских и советских авторов, переведенными на тувинский язык. Так, со знаковой для советских детей повестью Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» тувинские пионеры познакомились благодаря ее публикации в газете «Сылдысчыгаш».

Просуществовала газета неполных четырнадцать лет: в 1959 году, выполняя постановление ЦК КПСС «О ликвидации убыточности газет и журналов», Тувинский обком компартии принял решение о прекращении выпуска «Сылдысчыгаш».

Спустя тридцать лет – в 1990 году – «Звездочка» по настоянию интеллигенции республики засияла вновь: 1 февраля вышел ее первый номер. С тех пор Александр Шоюн – ее бессменный редактор. В 2011 году у газеты появился брат-журнал «Алдын-Кушкаш» – «Золотая птица». А в 2013 году его папа Шоюн родил еще одно яркое цветное издание – маленький экспериментальный журнальчик для дошколят «Салгынчыгаш» – «Ветерок».

В течение двадцати трех лет занимаясь периодическими изданиями для детей, Александр Шоюн, достигнув возрастной отметки в пятьдесят семь лет, серьезно задумался о роли детских впечатлений в судьбе человека, в которой ничего не проходит бесследно. И пришел к выводу: именно так и случилось в его жизни.

«Кораблики из детства: осуществлённые мечты» – я рада представить читателям этот очерк коллеги о людях и впечатлениях, ставших знаковыми в судьбе мальчика из села Берт-Даг.

Надежда АНТУФЬЕВА

ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ В БЕРТ-ДАГЕ САН-ООЛ

Родное село мое – Берт-Даг в Тес-Хемском районе. Там 4 августа 1956 года я появился на свет – в доме моей двоюродной бабушки Бакы Эртине. Роды принимал Борбай-оол Чооду, он и его супруга Долгар Чооду были первыми дипломированными врачами – акушерами-гинекологами – района.

Тес-Хем – родовые места наши, здесь кочевали со скотом предки. У озера Кара-Холь родился мой отец Сан-оол Талайович Шоюн, а предки мамы, Быдыкпан Байыровны Эртине, кочевали на пастбищах у рек Хараалыг-Хем, Шивээлиг-Хем, Шижима.

Между реками Хараалыг-Хем и Шижима среди высоких вершин есть небольшая гора Ак-Хая – Белая скала. На ее склоне – священное оваа рода эртине. Это оваа, к которому мои прапрадеды по материнской линии приходили просить покровительства у духов-защитников, сохранилось до сих пор. Каждой весной, мы, их потомки, приезжаем сюда и, проводя традиционный обряд, освещаем родовое место.

У подножья Белой скалы – могила моего отца. Папа был только на два года старше мамы: он родился в 1930 году, она – в 1932 году. Но век им был отпущен разный: мама прожила шестьдесят пять лет, папа – вполовину меньше, тридцать два года.

Работая трактористом, он сильно простудился, но не обращал на это особого внимания, пока не стало совсем плохо. Его отвезли в районную больницу в село Самагалтай. Было мне тогда шесть лет, смутно помню последнюю встречу с отцом: кругом – все белое, а среди этого белого лежит на кровати ачай.

Я не понимал тогда значения слова больница, но сама поездка с мамой так далеко – в районный центр, за целых восемнадцать километров от родного дома – произвела огромное впечатление. А здание самагалтайской больницы потрясло детское воображение: такое большое – в два этажа! Я и не подозревал, что бывают такие огромные дома.

Наш дом в Берт-Даге был маленьким: комната, кухня, столярная мастерская, два окна со двора, два – с фасада. В детстве он казался мне очень просторным. Построил его в 1958 году отец. Он, первым в селе освоивший фотодело, запечатлел на снимке творение своих рук. Это был один из первых его панорамных опытов, поэтому добиться нужной резкости, качественно проявить фотопленку и отпечатать снимок не получилось. Дом-то виден, а вот мы с двоюродной сестренкой Марией Самбыл, играющие в огороде, получились только в виде смутных очертаний.

Зато портретные снимки папе удавались, благодаря ему в семейном архиве сохранились и фото родных, и мои, но только ранние, потому что 24 октября 1962 года папа умер в больнице от воспаления легких.

А отцовский дом, в котором мы с братом Андреем и сестрой Анной выросли, стоит до сих пор. Живет в нем семья сестры, ее муж Артур Окчааевич Шывык расширил и усовершенствовал здание, но основа осталась прежняя – отцовская.

В детстве я часто задумывался: а смогу ли вот так, как папа, тоже построить дом, чтобы передать его детям и внукам?

ТИХАЯ ЖАЛОБА МАМЫ

Ранняя смерть отца круто изменила нашу жизнь: она стала сложнее.

Чего только ни умел делать папа: он был не только трактористом и фотографом, но и искусным плотником, столяром. Мастерил домашнюю и юрточную мебель с затейливыми узорами, шил одежду и обувь для родных и односельчан, был хорошим охотником, чабаном. Все, кто его знал, встречаясь со мной, рассказывали о Сан-ооле Талайовиче Шоюне как о мастере с золотыми руками.

Мама после смерти мужа осталась с тремя детьми на руках. Мне – шесть лет, Андрею – два с половиной, Анна – новорожденная, она появилась на свет спустя три месяца после смерти отца.

Но мама не плакалась, не унывала. Очень доброжелательная, со всеми умевшая найти общий язык, трудолюбивая, энергичная она никогда не сидела без дела.

И только иногда, ночами, когда она думала, что дети крепко спят, звучали ее жалобы. Это бывало, когда мама выпивала по праздникам немного спиртного, а такое случалось очень редко – раз или два в год. После этого задушевно пела тувинские народные песни, а глубокой ночью сама себе тихо рассказывала о своих неудачах, проблемах, обидах, не подозревая, что ее слышит с головой закутавшийся в одеяло старший сын.

Как я жалел тогда свою маму. Но встать, успокоить, обнять ее было нельзя, ведь она говорила секретно – сама с собой. Лежал, затаясь, и думал: «Бедная моя мама. Ничего, когда вырасту, выучусь, никому не дам тебя обидеть. Стану серьезным человеком, все будут меня уважать, и тебя тоже. И ты будешь гордиться сыном».

Работала мама уборщицей в школе. Ранним утром она вставала, готовила для нас еду, потом, чтобы успеть до начала занятий, уходила мыть полы. Иногда, чтобы освободить ей утро, шел с ней в школу вечерами и брался за ведро и тряпку. Дома тоже старался помочь во всем.

Когда учился в старших классах, маму повысили в должности: приняли в совхозную столовую – заведующей. Только от того, что она стала именоваться начальницей столовой, легче не стало: рабочий день длился у нее с шести утра до девяти вечера. Тогда уже вся работа по дому легла на мои плечи.

Чтобы как-то помочь маме материально, зарабатывал в летние каникулы на сенокосе, сборе листьев для корма скота. Еще охотился на сусликов, за их шкуры платили. Так же подрабатывали и мои одноклассники.

ЕЗДОВОЙ ПЁС-ВОДОВОЗ

Одной из моих постоянных обязанностей было привезти воду в дом. Колодцев тогда в Берт-Даге не было, воду брали из реки Теректиг-Хем, текущей у горы Берт-Даг.

Доставлять бидон с водой приспособился очень ловко. У меня была любимая собака Мойнак – тувинская овчарка. Сосед-чабан отдал мне ее еще слепым и беспомощным щенком. Я выкормил Мойнака молоком из бутылочки, а когда пес подрос, превратил его в коня, научив возить воду: летом запрягал в тележку, зимой – в санки.

Преданный друг Мойнак с удовольствием помогал, его не надо было ни подгонять, ни контролировать. Я еще не успел добежать от реки назад, а собака-водовоз уже стоит возле дома, ждет хозяина.

Из Теректиг-Хема вытекал безымянный ручей, деливший село на две части. Заканчивался он на совхозных огородах. Этот ручей в годы моего детства невозможно было перепрыгнуть, в разных местах специально были сделаны мостики для перехода. Один из таких мостиков был неподалеку от нашего дома.

В шестидесятых годах ручей перекрыли, использовав для водяной мельницы, на которой жители села перемалывали зерно на муку. Неподалеку, у реки, стояла сельская баня, в которую ходили мыться все жители.

Мельницу сторожила наша родственница – бабушка Чанчывай по прозвищу Огбен, живущая возле нее в юрте с внуком Василием Чооду, которого все звали Гуляй-оол.

Уже став взрослым, я задумался: откуда взялось такое необычное прозвище? Вторая его часть – типичная для тувинских мужских имен: оол в переводе на русский – мальчик. А первая часть – русское слово гуляй. Куда гулять, почему гулять? Расспрашивал у родственников, никто не мог ответить. И только в 2013 году додумался обратиться к своему дяде Монгун-оолу Эртине, и он рассказал, что у Оолета Чооду, отца Василия, был русский друг по фамилии Гуляев. Были они с ним – не разлей вода, и люди дали мальчику такое прозвище.

И до сих пор земляки его так называют – Гуляй-оол, многие даже не знают, что по паспорту он – Василий.

ДВА ДЯДИ ВМЕСТО ПАПЫ

Очень трудно было бы маме одной с тремя детьми, если бы не помощь ее братьев: Сарыг-оола и Монгун-оола Эртине. Они заменили мне так рано ушедшего из жизни отца.

Старший мой дядя Сарыг-оол Байырович Эртине был очень веселым, жизнерадостным человеком. И очень любил детей. У него с супругой Курумой было десять сыновей и дочек. А во время летних и зимних каникул ребятишек на их чабанской стоянке прибавлялось: здесь в красивейшем месте среди гор собирались дети близких родственников, односельчан.

Получался такой своеобразный семейный пионерский лагерь, в котором все были равны. Тетя Курумаа, так же как и дядя Сарыг-оол, не делила детей на родных и чужих: для всех поровну у нее находилось и ласковое слово, и миска вкусного лакомства – далгана с ореме – обжаренного ячменя с молочными пенками, и боваа, которые в огромных количествах тетушка готовила из теста по своему особому рецепту.

По вечерам дядя Сарыг-оол собирал детей и артистично рассказывал нам смешные сказки, истории, анекдоты, в том числе, и сочиненные им самим. Мы слушали его, раскрыв рты, и просили рассказывать еще и еще. Многому научился я от дяди Сарыг-оола: уважению к старшим и младшим, любви к природе, родному краю, детям, народному творчеству.

Огромную роль в моей судьбе сыграл младший брат мамы – Монгун-оол Байырович Эртине. После свадьбы он с супругой Анчимой Тогерикпеевной первое время жил в юрте во дворе нашего дома, и благодаря дяде в один прекрасный день круто изменилась моя жизнь.

Вернее, поначалу этот день был для меня совсем не прекрасным – 1 сентября 1963 года. Сижу на заборе и с тоской наблюдаю, как мои ровесники – нарядные, с цветами, в форме и с портфелями – идут в школу. В нашей десятилетке начальные классы занимались во вторую смену.

Тоже мог бы идти вместе с ними, ведь 4 августа мне исполнилось семь лет. Но мама решила, что еще рано, надо подождать до следующего года: подрасти и возмужать. Ее тревожило, что ростом сын был самым маленьким из сверстников, вдобавок, до пять лет почти не говорил, предпочитая объясняться с людьми жестами.

Сижу, горюю, а в это время на обед приезжает дядя Монгун-оол, он работал совхозным шофером. Интересуется у мамы: почему так странно притих его энергичный и озорной племянник? Узнав, в чем дело, снимает меня с забора, ведет в дом, натягивает на меня что-то приличное из имеющейся одежды, и мы с ним мчимся к школе. Там в школьном буфете, где продавались и канцелярские товары, дядя Монгун-оол быстро покупает тетради, ручку, карандаши, сует все это мне в руки, в чем-то горячо убеждает растерявшуюся от такого напора учительницу и ставит племянника в цепочку первоклассников, уже идущих друг за другом после торжественной линейки из школьного двора в здание.

В этой цепочке я – последний, без формы и портфеля, но это – ничего. Главное – успели, спасибо, дядя Монгун-оол!

ВЛЕКУЩИЕ ПЕСНИ

В свободное от работы время шофер Монгун-оол Эртине активно участвовал в художественной самодеятельности: виртуозно играл на баяне и пел. Когда выходил на сцену нашего сельского клуба, зрители встречали артиста бурными аплодисментами.

Один из его певческих номеров особенно нравился мне: тувинская народная песня «Шеми-Хемим». Спрашивал дядю: «А где находится эта река Шеми, о которой ты так красиво поешь? Можешь показать ее мне?» Он в ответ: «Река – у нас в Туве, но к ней надо долго ехать. А показать могу – на карте». Увидев на карте эту реку, я призадумался: действительно, так далеко – в другом, Дзун-Хемчикском, районе. Не добраться.

Еще одна песней манившая меня река – Волга. «Издалека долго течет река Волга, течет река Волга, конца и края нет», – пела Людмила Зыкина. Слушая ее голос, мечтал: «Вот бы увидеть эту великую реку, проплыть по ней на большом корабле».

Пластинку с песней о Волге постоянно крутил в дядином доме, когда после занятий приходил нянчиться с его сыновьями. Поставлю ее или другую мою любимую – «Синий платочек» в исполнении Клавдии Шульженко, а малыши под эти песни играют и танцуют.

Пять сыновей – Монгул, Моргун, Моргул, Байысклан и Батыр – были главным богатством дядиного дома. А еще – редкая по тому времени для села радиола с коллекцией пластинок. И красивая деревянная этажерка, полностью заставленная книгами, среди которых – медицинская литература, принадлежавшая дядиной жене: Анчимаа Тогерикпеевна работала медсестрой.

Одну из тетиных книг читал с особым увлечением: справочник акушера с подробными иллюстрациями. Как интересно ребенок появляется на свет, и помогают ему в этом акушеры, врачи – такие благородные люди!

Решил: обязательно стану врачом. Но не медицина стала моим поприщем, совсем другой – большой и разнообразный – мир открылся предо мной.

И все потому, что дядя Монгун-оол принял мужское решение и прибежал с племянником в школу именно в 1963 году. Если бы пошел в первый класс на год позже, ничего того, что случилось со мной, не произошло бы: другим был бы и я сам, и моя жизнь.

ПРОДОЛЖЕНИЕ – В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ.